— С французскими полицейскими агентами вы познакомитесь чуть позже, когда придет для этого время, — сказал Гартунг тоном начальника. — А вот с моим агентом, который будет вам сопутствовать, я вас познакомлю в самом скором времени, как только мы все обговорим.
— Француз?
— Русский. Вариант, можно сказать, классический: молодой человек из богатой, приличной семьи, поддавшись то ли общему настроению умов, то ли тяге к острым ощущениям, связался с революционерами, конкретнее, с эсерами-максималистами. Ничего противозаконного совершить, в общем, не успел, но на заметку в Охранном попал — и родители, как следует разбранив сыночка, от греха подальше отправили его в Париж, без всякой цели, попросту желая подержать какое-то время подальше от России. Наш герой, изрядно натерпевшись страху в пределах отечества, решительно отошел от политики, стал вести здесь приятную жизнь светского жуира. Родительского ежемесячного содержания, естественно, казалось недостаточно, вот тут я… — Гартунг тонко улыбнулся, — и принял живейшее участие в его судьбе. Дело в том, что в здешних эмигрантских кругах знакомства у него обширнейшие — молодой человек умен, хитер и пронырлив, исхитрился обернуть все так, что никто не считает его дезертиром либо предателем святого дела революции. Его попросту не принимают всерьез, считая недалеким барчуком, от которого, слава богу, вовремя отделались по его же собственному побуждению. В общем, он постоянно бывает в кругу здешних эмигрантов самых разных политических течений, частенько дает деньги на «святое дело»… Источник, конечно, как вы уже догадываетесь, иногда приносит пользу. А главное — вне всяких подозрений. Точно так же, если вам случится пересечься с кем-то из наших клиентов — а Париж, сами знаете, ими кишит, — не будете вызывать подозрений и вы. Молодой костромской купчик, не стесненный в средствах, вульгарно выражаясь, закатился развеяться в Париж, — подмигнув, Гартунг изобразил пальцами некое подобие дрыгающихся в вульгарном танце женских ножек. — Аполитичен полностью, недалек, форменный Тит Титыч… Детали образа вы, разумеется, продумаете сами, вы, я слышал, весьма толковый офицер, учить вас нечего… Как и обращению с подобного рода агентурою.
— Да, пожалуй, — сказал Бестужев исключительно для того, чтобы не оставаться безгласным слушателем в положении прилежно выслушивающего наставления школяра.
— Отсюда плавно вытекает необходимость реквизита… — он окинул Бестужева внимательным взглядом. — Ваш нынешний наряд категорически не подходит. Вы напоминаете то ли сотрудника похоронного бюро, то ли унылого венского бухгалтера… Я так понимаю, это было необходимо для роли, принятой на себя в Вене?
— Да, именно, — сказал Бестужев. — Скучный, бесцветный немчик самого что ни на есть филистерско-бухгалтерского облика…
— Я так и подумал. Но здесь ваша новая личина требует качественно иного оформления. Костромской купчик, впервые в жизни покинувший пределы империи и прибывший не куда-нибудь — в Париж…
Он замолчал, глядя испытующе.
— Понимаю, — сказал Бестужев. — Шикарнейший костюм, дорогой и самый модный, но при этом практически все карикатурно преувеличено… но карикатура — в меру. Чуть-чуть кричащий галстук, чуть-чуть вульгарный жилет, не совпадающий стилем с костюмом, часовая цепочка излишне массивна, бриллиант в галстучной заколке излишне велик… Запонки, трость, перстни, связка брелоков на часовой цепочке — все чуточку за пределами стильности… Костромской купчик, одним словом, ошеломленный Парижем и желающий себя показать…
— Прекрасно, — сказал Гартунг, наклонив голову. — Главное — не переборщить, не превратить в полную карикатуру… Впрочем, я вижу, вас не следует учить… Вам потребуются деньги на экипировку?
— Ни копейки. Мне выделены вполне достаточные казенные суммы, достаточно навестить отделение банка, счет номерной…
— Если только возникнет необходимость, обращайтесь без стеснения, мои фонды полностью к вашим услугам.
— Право, нет нужды, — сказал Бестужев, про себя раздраженный легкой приторностью этой сцены, напоминавшей незабвенные беседы господ Чичикова и Манилова. — Деньги в моем распоряжении и правда солидные. Аркадий Михайлович, по-моему, теперь самое время поговорить о деле, коли мы покончили со всем житейским…
Гартунг аккуратнейшим образом притушил окурок сигары в небольшой медной пепельнице в виде вогнутого кленового листа.
— Да, разумеется, — сказал он. — В делах наших, увы, нет ничего срочного, требовавшего бы немедленного обсуждения, потому я и позволил себе отвлекаться на житейские мелочи. Итак, Алексей Воинович… Я, кажется, знаю, зачем Гравашолю аппарат Штепанека. Я до сих пор не имею стопроцентной уверенности, у меня нет конкретных агентурных донесений, которые прямо сообщали бы, что Гравашоль именно этим намерен заняться, но, если проанализировать все, что нам известно, сделать логические выводы и отсечь все несообразное… Через неделю во Францию должен прибыть высокий гость…
Он взял со стола французский иллюстрированный журнал и молча показал Бестужеву первую страницу, украшенную фотопортретом величественного мужчины средних лет с безупречными усами, чья грудь была украшена таким количеством высших орденов нескольких европейских держав, какое свойственно только коронованным особам.
— Ах, вот как… — сказал Бестужев сквозь зубы. — Даже так?
— Я прилежно изучил все, что нам — и нашим французским амфитрионам — известно о Гравашоле, — сказал Гартунг. — Достоверно известно, что он с давних пор согласно анархической доктрине прямо-таки мечтал совершить покушение на какое-нибудь особо высокопоставленное лицо. Президент Французской республики, — Гартунг неподражаемо улыбнулся, — его отчего-то не интересует. Нисколечко…